Письмо Третьякову
Теперь оставалось договориться лишь с Павлом Михайловичем о приеме. В эти подходящие к зиме дни обычно темнеет рано, около четырех-пяти часов, потом наступала темень невыносимая. Дотемна Аполлинарию предстояло написать письмо Третьякову, который при первой встрече с нашим героем был очень добр с ним и приглашал художника и его братьев остановиться, погостить в своем доме, “то, если я буду не в тягость, так позвольте мне иметь смелость прибыть к Вам, за что буду искренне благодарен…”. Такой дружбой обзавелся в этом году наш Аполлинарий, что грешно оной не воспользоваться во благо себе и семьи своей. Этот год сам по себе был насыщен на события, творчество и знакомства, а всё началось с Московской выставки, которая продлилась до двадцать пятого февраля. Уже тогда его картины наравне с работами Саврасова, Неврева, Пукирева, Боголюбова были представлены на суд общественности.
В этот так называемый суд общественности и входил тогда еще молодой Павел Михайлович, внимание которого успел заслужить наш Аполлинарий, чем остался весьма доволен. Но судьбоносное знакомство меж молодыми героями нашего повествования состоялось совсем не в зимней Москве, а в другой культурной столице России – весеннем Петербурге, ибо весной произошла их первая основательная встреча. Именно при первой встрече Павел Михайлович почувствовал такую родную, близкую душу, такое понимание, что диву даешься, а главное, сколько надежд во всем помогать друг другу. Ровность характера Горавского, мягкость нрава, вдумчивость и любовь к искусству обворожили Третьякова и покорили этого “неулыбу”. Он предложил приехать погостить к нему в Москву, поговорить о делах художественных, вот поэтому и необходимо было дотемна двадцать шестого ноября написать ему письмо. Этим же летом Аполлинарий принялся писать картину в Псковской губернии, в имении Кушелева-Безбородко, для дорогого Павла Михайловича и совсем не копию с той, которую оный видел у Кокорева, а заново с натуры. Уж никак нельзя её назвать копией – за оригинал будет исправно служить! Единственная только просьба есть у художника картины к будущему владельцу – выставить работу на предстоящей Московской выставке; обычно в таких просьбах редко, кто творцам отказывает, но во всём бывают свои исключения, о коих еще пойдет речь.
Как показало время, Третьяков не купил эту работу, о ней ничего не было известно до тех пор, пока в Москве ни открылся Антикварный салон, проходящий в двадцатых числах октября двенадцатого года нашего века, то есть два года назад. Тогда галерея “Арт класс” предложила на продажу картину Горавского “Вид имения графа Кушелева-Безбородко” (холст, масло, 72×92см.). Хвалить мы её не станем, ибо Вы, дорогой читатель, и сами можете увидеть и осудить оную, ибо в четырнадцатом году картина вновь всплыла. Двадцать шестого марта в Михайловском дворце открылась выставка “Русская живопись из коллекции Кокарева В.А.”. Много говорено о ней различными искусствоведами хорошего, порой забавного, из ряда вон выходящего, что якобы написанная картина составляет лишь фантазию художника – таков был “ветреный” иль “предгрозовой момент”. Застать грозу для любого художника вероятно непросто, не проще, чем запечатлеть её в своем воображении, поэтому, наш читатель при виде оной домыслит без сторонних вмешательств и пояснений. Теперь, слава Богу, представилась возможность вновь любоваться этой удивительной картиной, оценивать творчество Аполлинария Горавского по прошествии веков.
Спустя сто шестьдесят лет, глядя на неё, я понимаю – Аполлинарий оказался прав, называя картину не копией, а новым оригиналом. Если сравнивать обе картины, то отчётлива видна разница. Работа пятьдесят шестого года отличается правым планом, где художник убрал деревья и написал систему прудов с фигурами людей. Небо решено в другой световой гамме, именно после грозы, ибо ветви центрального дерева спокойны, в отличие от дерева пятьдесят четвертого года. Главное же отличие в фигуре молодой женщины в красном платье под крышей хижины. Без сомнения Аполлинарий изобразил свою супругу Александру Михайловну Горавскую, которая стала его законной женой в конце пятьдесят пятого года. Данная картина не менее эффективна первой, о чем и писал наш художник. Это подтверждение мастерства пейзажиста, сумевшего через два года, не имея оригинала, воссоздать по памяти на пленере все нюансы первой картины, внеся в неё небольшие изменения. Но на этом наше повествование не окончено.
Перед тем, как мы отправим письмо Аполлинария Третьякову в Москву, стоит еще кое на что обратить свое внимание в этом году, дабы не по надобности возвращаться к этому не столь известному факту. Незадолго до Московской выставки наш Аполлинарий был замечен Дружининым во дворце у знаменитого архитектора Андрея Ивановича Штакеншнейдера на так называемом великосветском приеме. Куда ни глянь, одни лишь знаменитости, среди прочих были Глинка, Моллер, Кожевников и Щербина. Последнего художник изображает десятого января на своем полотне, по крайней мере, об этом свидетельствует надпись на обратной стороне портрета, подписанная собственноручно. Ну, пожалуй, всё…! “При засвидетельствовании моего глубочайшего почтения, имею честь быть Вам, Милостивый Государь; Покорнейший слуга, классный художник Аполлинарий Горавский”. Письмо отправлено. Теперь предстояло подготовиться к визиту.
Выдержка из книги = Забытый среди знаменитых =
Читайте Далее = Творение великого художника =
В материале представлены кадры из фильма «Русский ковчег» от режиссера Александра Сокурова
