Размышление об искусстве
Открыв первую страницу, на которой жирным шрифтом красовалось – “Для вследидущих…”, мной завладело одурманивающее состояние, отчего резко потянуло ко сну. Через пару минут я целиком и полностью туда провалился. Меня выбросило на Куликово поле, где в скором времени должно было состояться решающее сражение между Московским княжеством и Ордой Мамаева, оные же монголо-татарское иго. По словам русских разведчиков, силы противника превосходили наши в раза два, а то и два с половиной, поэтому мы относились к столкновению, как к последней битве. Терять нечего, от этого азарт лишь усиливался, однако страх смерти не собирался отступать ни на шаг, сколько бы мы его ни отгоняли. Небо затянуло серой туманной дымкой, моросил мелкий сентябрьский дождь – все ожидали, пока туман рассеется, а там… в бой. Войско находилось в полной боеготовности, час от часу перекликаясь помиж собою протяжным звуками труб.
Меня называли Тимофеем, по крайней мере, ко мне так обращались другие, равные по рангу, полководцы. Помнится, со мною некоей Марат заговорил, дабы скоротать время, пока томились нестерпимым ожиданием к битве, как ни странно, его потянуло на размышление об искусстве. “Знаешь, Тимофей, а ведь сегодня день исторический, не только в жизни одного человека, но и всего великого княжества, ведь о нем слава разрастется сквозь века и тысячелетия и осядет на полотнах художников, на страницах книг писателей…” – философствовал оный. “Хорошо говоришь, Марат, трубка найдется перекурить…?” – спросил я, а когда сделал первую затяжку, то будто и в душе разом полегчало. – “Так вот, друг мой, картины и книги – это, конечно, несомненное добро, да вспомнит ли кто о нашей с тобой жизни, о том, что перед решающим сражением здесь и сейчас за трубкой мира непростой разговор завели два полководца…? Обрадуем хоть раз своим появлением музу творца иль останемся незамеченными в мимолетных мыслях, а то и вовсе во снах…?” – дым согревал меня изнутри, душа словно соприкоснулось с вдохновением. “Да-а, Тимофей…” – поддерживал разгулявшуюся мысль Марат, которому я передал трубку мира – “А кем бы мы были с тобой в мирской жизни…? Чем прославились бы…? Стали бы великими философами, ремесленниками, святителями, владыками, иконописцами иль лучшая наша участь погибнуть на поле боя, бесславно покинув историю человечества…?”.
Он вновь протянул мне дымящуюся трубку. “Не знаю, братка, кем бы мы ни стали, а жизнь нужно прожить таким образом, чтобы о ней можно было написать книгу…”. Ближе к полудню туман начал растворяться, обнажив пред нами войско татар. “Вот, погляди…” – обращаюсь я к Марату, выдыхая дым изо рта, раскуривая третий иль четвертый штакет подряд – “Какая красивая пред нам предстала картина. Многие художники смогли бы нам в этот решающий час позавидовать”. Марат, взобравшись на лошадь, осмотрелся и ответил: “Спору нет, картина действительно красивая… Да только через час, максимум другой, от нее ничего не останется…” – видя, что он подготавливается к сражению, я протянул ему трубку – “Оставь при себе… После сражения продолжим наш разговор…”. Помнится, я тогда даже приревновал, насколько Марату удалось отогнать чувства страха… страх подступающей смерти, насколько он уверен был в том, что мы с ним еще перекурим и пофилософствуем о жизни, о которой когда-нибудь напишут книгу или отведут в ней место для оного фрагмента. Докурив, я бросил трубку в кисет, взобрался на бодрого духом коня, надежного спутника, очередной раз переглянулся с Маратом и на прощание сказал: “Увидимся на страницах какой-нибудь книги…!”. Он улыбнулся в ответ и добавил: “Или в мимолетных мыслях художника…”.
В ушах заиграла скрипка, за нею последовали виолончель и фортепиано, потом вступился контрабас, словно все музыкальные инструменты поддавались чьей-то непрекословной команде. Я отдал приказ своим войскам о наступлении. Как заверяли предания, передающиеся из поколения в поколение, тот бой оказался затяжным и ожесточенным; бой, разворачивающийся пред моими глазами под звуки труб, кларнета, флейты, и как бы между строк, по-прежнему звучала скрипка, а потом тысячи мелодий одновременно слились в единую музыку, раздающуюся в моей голове. Легенды гласят – “кони не могли ступать по трупам, ибо не оставалось чистого места…”. Я находился внутри всей этой мясорубки, видел суровые лица врагов наших, их окровавленные мечи и копья, пока играла скрипка, подхваченная уже фаготом и барабанным боем. Минуту назад свежий утренний запах превратился в трупный, голоса, крики и какой-то старец стоит посредине и читает “Отче наш”, взывая простить врагов своих и с прощением уйти на тот свет. Вижу пред собою противника с копьем в руках, несущегося на меня с лютой ненавистью, и вдруг, скрипка замолкла, уступив протяжному звуку валторны, после чего тишина… глухая и сырая тишина.
На лице, то ли кровь, то ли слезы, не решаюсь открыть глаз, пока ни раздаются аплодисменты и овации публики. Предо мною сидят зрители в концертном зале, но их плохо видно, из-за ослепительного света прожекторов и софитов. Маэстро выдвигается вперед на поклон, за ним следует и наш оркестр – виолончелисты, пианисты, альтисты, оперные артисты… и я со скрипкой. После трех поклонов, публика вызывает нас на бис. Маэстро принимает благодарность зрителей и предложение исполнить еще одну, последнюю композицию, не связанную с “Куликовскими сражениями”, а совершенно другую, из нового репертуара. Я рассматриваю довольные, получившие эстетическое удовольствие лица из первого ряда, и среди них сидит давно знакомое лицо, держа трубку в руках. Заметив, что я на него смотрю, он поднимает вверх дымящийся штакет в знак приветствия, словно два старых друга встретились спустя много лет или жизней. Композиции из репертуара “Куликовское сражение” всегда вызывали во мне яркие образы, заканчивающиеся, как правило, различными видениями и галлюцинациями.
Вступив в следующую партию после слов “Боже, Царя Храни”, я вознесся вместе с музыкой на царский престол. Ко мне подходили люди и о чем-то постоянно советовались – я же всех отправлял за дверь, пока на прием ни посмел заявиться довольно наглый и самоуверенный щеголь с дымящейся трубкой в руках, с не менее странным предложением. “Кто вы такой…?” – негодовал я. На что он преспокойно ответил: “Ваше величество, сегодня день исторический, не только в вашей жизни, но и в жизни всея Руси… Ваша личность теперь общественна и находится под пристальным вниманием публики, поэтому предлагаю заключить одну нехитрую, но судьбоносную для вас сделку…” – выдыхая дым изо рта, заявил наглец и путаник. “Кто вы вообще такой…? Как сюда попали и кем себя возомнили…?” – пытаясь произвести устрашающий эффект на незнакомца, подпитывающий мою власть и величие, требовал объяснений я. «В народе меня величают Маратом… и занимаюсь я тем, что переписываю истории людей, целого народа, поколения… Смотрю на вашу судьбу и вижу как на ладони – плохо закончится ваше правление, а потому есть еще время и возможность изменить, переписать ход истории с помощью пера и листка бумаги… Не переживайте, за это большой платы не потребую, всего лишь перекурить с вами трубочку мира, чтобы наладить как-то ментальную связь и остаться при дворе… представите меня своим служащим, как секретного советника по особо важным делам…” – “особо важный” он произнес с некоем явным умыслом и издевкой.
Выдержка из книги «Дневник астрального путешественника»
Читайте Далее Синопсис = Дневник астрального путешественника =
В соавторстве с Русланом Саркеевым, основатель эзотерической школы Альфа-Зет.
В материале представлены кадры из фильма «Ной» от режиссера Даррена Аронофски
